мировая литература

• мировая (всемирная) литература
литературный процесс в масштабе всемирной истории. Ещё Данте в трактате «О монархии» (1312—13) предположил существование такого культурного глобального процесса. Термин принадлежит И. В. Гёте, который в январе 1827 г. неоднократно заявлял: «Я убеждён, что формируется мировая литература и что все нации тяготеют к этому»; «Сейчас мы вступаем в эпоху мировой литературы, и каждый должен теперь содействовать тому, чтобы ускорить появление этой эпохи». Концепция Гёте, предполагающая самоценность каждой из составляющих (национальных) частей мирового литературного процесса, была подготовлена концепцией немецкого культуролога И. Г. Гердера, утверждавшего равноценность различных исторических эпох культуры и поэзии («Идеи к философии истории человечества», 1784—91), что обусловливалось единством человеческой природы во всех её проявлениях. Для Гердера искусство всегда было звеном в цепи исторического процесса, и к идее мировой литературы он шёл через утверждение национальной самобытности. Существенную роль в формировании исторической оценки произведений искусства сыграл итальянский философ Джамбаттиста Вико («Основания новой науки об общей природе наций, благодаря которым обнаруживаются также новые основания естественного права народов», 1725). Концепция изначальной, обусловленной структурой создания общности человеческого опыта, отрицание тенденций национального изоляционизма, была поддержана в трудах по всемирной истории Вольтера, в экономико-социальных работах французских просветителей А. Р. Ж. Тюрго и Ж. А. Кондорсе. Последний в книге «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» (1793—94) писал, что «прогресс разума» приведёт к «вечной истине, вечной справедливости, равенству», что следует «из самой природы» человека и утверждает равенство разных наций и культур. Друг и сподвижник Гёте Ф. Шиллер выдвинул понятие «мировой истории», Г. В. Ф. Гегель – понятие «мировой души» и «мирового духа». Шиллер уже свой 18 век рассматривал как канун слияния отдельных наций в единое человеческое сообщество («Что такое мировая история и для какой цели её изучают», 1789), а себя, как и одного из своих героев маркиза Позу, часто называл «гражданином мира» («Дон Карлос», 1783—87).
Содержание понятия «мировая литература» было обогащено эпохой романтизма. Участилось издание курсов истории национальных и европейских литератур, рассматривающих литературные явления разных стран (Англии, Германии, Франции, Италии и т. п.) в едином потоке. Теоретик немецкого романтизма Ф. Шлегель в 1802—04 гг. прочёл лекции по истории европейской литературы; он утверждал, что одна литература неизменно ведёт к другой, ибо литературы не только последовательно, но и в один и тот же исторический период образуют одно тесно связанное целое. В произведениях немецких романтиков Новалиса и Л. Тика переплетаются мотивы восточных и западных литератур, интерес к Востоку, проявившийся уже в литературе 18 в. (Вольтер, Гёте и др.), свойствен Дж. Г. Байрону, А. С. Пушкину, М. Ю. Лермонтову и др. писателям 19 в. Идея универсальности человеческой цивилизации (важную роль сыграла книга В. Г. Ваккенродера «Об искусстве и художниках», 1814) породила представление о «литературной республике», «республике писателей», гражданами которой являются «все поэты без национальных различий» (Дж. Берше, «О „Диком охотнике“ и „Леноре“ Г. А. Бюргера», 1816). Примеры универсальности духа стали находить у писателей прошлого, прежде всего у У. Шекспира.
Гётевская концепция мировой литературы была связана с наступлением того времени, когда на смену одностороннему влиянию одной литературы на другую придёт взаимовлияние литератур. В связи с этим особое внимание уделялось посреднической роли переводчиков, в частности, об этом писал видный немецкий поэт и публицист 19 в. Г. Гервег («Об ассоциациях писателей», 1840). Гётевскую концепцию мировой литературы называл «пророческой» и главный теоретик «Молодой Германии» Л. Винбарг, включивший в свой сборник «К новейшей литературе» (1835) статью «Гёте и мировая литература». В то же время идея взаимовлияния и потенциального равенства литератур находила в середине 19 в. активных противников. Один из активных борцов с Наполеоном, крайне националистический немецкий писатель и учёный Э. М. Арндт в статье «Не совращайте нас, или „Мировая литература”» (1842) выступил против переводов на «целомудренный» немецкий язык самых отвратительных «литературных отбросов» из Парижа и Лондона, уверяя, что чем больше появляется в Германии книг со всего мира, тем скуднее и безжизненнее становится отечественная словесность.
Одним из аргументов для формирования понятия «мировая литература» являются результаты сравнительно-исторического исследования различных литератур мира, обнаживших, во-первых, их устойчивое взаимовлияние (например, многовековой взаимообмен эстетическими идеями, темами и образами европейских литератур: влияние литературы Древней Греции на литературу Древнего Рима, а через неё – на всю европейскую литературу и культуру в целом; английской литературы барокко – на прециозную литературу Франции 17 в., а её, в свою очередь, на итальянское барокко; итальянской литературы Возрождения на всю европейскую словесность 14–16 вв., литературы французского классицизма – на русскую литературу; французской и английской литератур 18 – нач. 19 в. – на американскую; американской литературы второй пол. 20 в. – на европейскую; китайской литературы раннего Cредневековья – на древнюю японскую литературу; европейской литературы 19–20 вв. – на японскую литературу 20 в. и т. д.). Во-вторых, исследовано множество устойчивых типологических параллелей и тождеств, свидетельствующих об общности путей развития человеческого духа в формах словесного искусства. Это проявляется в общности этапов, которые проходит в своём развитии каждая литература мира. Первый этап – фольклор с характерным сочетанием словесных элементов с музыкальными, хореографическими и мимическими, с набором определённых жанров, героев и сюжетов. Теория бродячих сюжетов, или миграционная теория в литературоведении, отметила множество сходных сюжетов в фольклоре разных народов (например, о злой мачехе, о доброй красавице, которую пытаются погубить злые сёстры) и выдвинула мысль не только о заимствовании этих сюжетов, но и об их самозарождении. Сходные процессы наблюдаются и в героическом эпосе разных народов: описательность, обращённость к прошлому, доминирование в раннем эпосе всех народов жанра эпической песни, которую исполняли древнегреческие аэды и рапсоды, французские жонглёры, немецкие шпильманы, кавказско-азиатские ашуги и др. анонимные или легендарные поэты-певцы. К подобному роду произведений относятся героические эпические песни: «Илиада» Гомера, древнеисландская «Старшая Эдда», французская «Песнь о Роланде», немецкая «Песнь о нибелунгах», русские былины, киргизский эпос «Манас», «Нартский» («Нартовский») эпос осетин, средневековые японские военно-феодальные эпопеи – гунки. Часто в фольклоре разных народов эти произведения объединяются в циклы (например, цикл русских былин об Илье Муромце, цикл Артуровских легенд – кельтских народных преданий о древнем короле бриттов и его рыцарях). Общий характер носит и основное содержание этих песен – воспроизведение в монументальной идеализированной форме жизни и деяний человека «героического» времени (которое характеризуется как время начальное, «неиспорченное», «золотой век»). В средневековой литературе всех народов архетипическим мотивом является верность сюзерену, другу, возлюбленной (или возлюбленному), своему роду, своей вере и т. п. Мотив трагической разлуки, гибели (часто – в результате измены или предательства) оттеняет благородство главных героев. Общие черты обнаруживаются и в средневековых жанрах городского фольклора, народного театра (фарсы, фаблио, шванки, фастнахтшпили), в религиозных представлениях – мираклях и мистериях.
Обращение к национальному языку и современной жизни в сочетании с опорой на античную культурную традицию, «антропоцентризм», жизнерадостность, «реабилитация плоти», естественных человеческих чувств свойственны всем литературам эпохи Возрождения, так же как представление о непознаваемости мира – литературе европейского барокко (из чего возникал культ гедонистического «изящества» в жизни и искусстве, принцип «элитарности» и субъективной «причудливости» художественного творчества, уход в мистику или религиозное смирение). Классицизм диктовал иерархичность эстетического сознания, соответствовавшую принципу разумного и строгого соподчинения в устроении всего бытия, век Просвещения возвращал «естественному», рядовому человеку веру в благое начало своей натуры, созданной Богом (или Природой), выражая надежду на то, что человек с помощью собственных разума и чувств сам сумеет правильно выстроить своё земное существование. Оттого всем европейским литературам эпохи Просвещения был свойствен интерес к внутренней жизни обычного человека, появились первые романы воспитания, романы в письмах, исповеди, повествования о странствиях в этой жизни искренней и доброй души – то, что ложилось в русло формировавшегося в 18 в. сентиментализма. Тогда же утверждается «естественная» внесословность человека, его право на свободу совести, слова, творение и дерзание, прокламируется просветительский оптимизм – вера в благую направленность человеческой истории, которую сами люди должны определять правильными законами, разумным воспитанием, а если необходимо, то и решительным действием. Антидеспотический пафос Просвещения с его закономерными следствиями – Великой французской революцией 1789—99 гг. и революционными брожениями в Европе – испугали просвещённый и гуманный дух своих вчерашних идеологов кровавым насилием и сопряжёнными с ним несправедливостью, гибелью невинных людей и разрушением традиций. Европейский романтизм, в основе которого лежал сущностный разлад «я» и «не-я» (в соответствии с учением немецкого философа И. Г. Фихте), был един в своём принципе отторжения от реальной действительности и «неучастия» в ней. Однако немецкие романтики искали убежища в царстве грёз, фантазии или религиозной мистики, опираясь на созданную ими теорию «романтической иронии» и «романтического двоемирия», в идеализированном патриархальном и средневековом прошлом. Байрон же, восприняв «мировую скорбь» немецких романтиков, пройдя через стадию «байронического» разочарования, пришёл к бунтарству, сначала богоборческому, протестующему против всего мироздания, затем исторически «локализованному», политически и социально направленному. Радикальная и вполне злободневная оппозиционность В. Гюго, принимая от века Просвещения веру в «естественного» человека, апеллировала к «четвёртому сословию», находя в современных простолюдинах, гонимых, презираемых и отверженных «аутсайдерах» общества, залог возрождения нации.
Развитие позитивных наук во второй пол. 19 в. содействовало утверждению жизнеподобных черт словесного искусства, что позволяет говорить о реализме античности, реализме Возрождения, просветительном реализме и т. п. Реализм второй пол. 19 в. принципиально ориентировался на отражение жизни в формах самой жизни. Это вызвало появление в мировой литературе нового типа эпоса – романа: социально-критического, социально-психологического, «семейного», панорамного, исторического. Быстрый отклик романа на общественно значимые проблемы времени обусловил возникновение определённого типа героев, характерных коллизий и типичных сюжетов (обычно связанных с дурным влиянием неправильно организованной «среды» на человека): Стендаль, О. де Бальзак, Г. Флобер, Г. де Мопассан, Ч. Диккенс, У. Теккерей, И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой, А. П. Чехов и др. Стремление к объективности, «научности» искусства слова породило направление натурализма в мировой литературе, провозгласившего точное, бесстрашное и беспристрастное изображение реальности и человеческого характера, воспринимаемого как продукт физиологии и непосредственного бытового и социального окружения (Э. и Ж. Гонкуры, Э. Золя и др.). Кон. 19 – нач. 20 в. в европейских литературах является периодом кризиса традиционной культуры и поисков нового искусства: «серебряный век» в России, «поворот веков» (Jahrhundertwende) в немецкоязычной литературе, «конец века» («fin de sie1cle») во Франции. Этот период породил в европейских литературах декаданс (декадентство), с его неприятием реальности, безнадёжностью, безысходностью и индивидуализмом, и модернизм, стремящийся к решительному обновлению мироощущения и поэтики (футуризм, дадаизм и т. п.).
Литература 20 в. дала пёстрое разнообразие литературных форм, направлений и стилей – от традиционных до новейших, в которых выражен тотальный кризис духа в мире потребления и обрядовой религиозности, созданном цивилизацией к кон. 20 – нач. 21 в., но не удовлетворяющем ищущее человечество. В то же время «глобализация» общественных и социальных процессов в мире породили такие сходные явления в мировой литературе, как «производственный» роман (А. Силлитоу в Англии, Макс фон дер Грюн и «Группа 61» в ФРГ 1960-х гг., советский «производственный» роман 1930-х гг. – Ф. В. Гладков, М. С. Шагинян и др.), литературу «потерянного поколения» (Э. М. Ремарк, Г. Бёлль, Р. Олдингтон, Э. Хемингуэй, Ф. С. Фицджеральд и др.), социальную утопию и антиутопию, в т. ч. в формах фантастического и научно-фантастического романа (Г. Уэллс, Р. Брэдбери, Дж. Оруэлл, О. Хаксли, У. Голдинг, Э. Юнгер, Е. И. Замятин, А. и Б. Стругацкие и др.), детективную литературу (А. Кристи, Ж. Сименон и др.), «женский роман», «триллеры». Общей чертой поэтики мировой литературы кон. 20 – нач. 21 в. является мифологизация художественного сознания, обращение к «корневым» понятиям, архаичным реалиям и верованиям, к национальным и общемировым архетипам, ситуациям и темам (Г. Гарсия Маркес, Ч. Т. Айтматов и др.), тяготение к притчеобразности, к созданию некой «схемы» человеческого бытия (Ф. Кафка и его последователи).
Но общность основных тенденций не исключает своеобразия литературного процесса в той или иной литературе. Так, средневековая, по европейским хронологическим меркам, литература Японии эпохи Хэйан (794—1192) носила черты европейского Возрождения: относительное свободомыслие, культ естественных человеческих чувств, образованности, красоты и изящества; романтизм в литературе США нач. 19 в. был тесно связан с европейским (особенно французским) Просвещением: именно в Новом Свете после неудачи Великой французской революции некоторые благородные умы пытались создать общество без монархического деспотизма, сословных и религиозных перегородок. Русский романтизм также был пропитан просветительскими идеями и часто в творчестве одного художника сплетался с классицизмом (К. Ф. Рылеев), а в творчестве других – с реализмом (А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, М. Ю. Лермонтов). Авангардистские новаторства в европейской поэзии конца 19 в. («фигурные» стихи) встречаются в японской поэзии Средних веков; смелые проникновения в глубины человеческого подсознания, предпринятые в конце 19 в. Ф. М. Достоевским, были подхвачены литературой 20 в., решительно отказавшейся от просветительской концепции человеческой природы и акцентировавшей пороки, слабости и «неукоренённость» в земном мире человека с его вечными метаниями между Богом и дьяволом. Реализм и натурализм в японской литературе начала 20 в. были столь тесно сплетены между собой, что обозначались одним термином («сидзэнсюги»).
Следует отметить и «жанровый параллелизм» в литературах мира. Сходны по своей художественной структуре поэма и басня, роман и повесть, трагедия и комедия, эссе и очерк в европейских литературах; диван и касыда, газель и рубаи в литературах Востока. Примечательна в то же время типологическая близость традиционных жанров литератур разных регионов (например, японских жанров 10–13 вв. никки и дзуйхицу европейским дневнику и эссе). Но многочисленные параллели не отменяют своеобразия каждой из литератур мира, преломляющих свой специфический исторический и социальный опыт и свою этническую психологию, во многом связанную с исконными и принятыми позднее верованиями, а также географическим местоположением, климатом и взаимодействием с соседними народами и государствами. Однако эти параллели свидетельствуют об общности истоков и путей формирования духовной жизни и словесного творчества людей разных континентов и рас.
К началу 20 в. сложились три основные трактовки понятия «мировая литература»: 1) простая сумма всех произведений, начиная с примитивных песен первобытных племён до многообразных форм художественного творчества современных высокоразвитых народов; 2) избранный из литературного богатства всех наций узкий круг произведений высочайшего уровня, входящих в мировую сокровищницу художественной литературы (взгляд, близкий романтикам и уязвимый в том, что критерии такого отбора трудноустановимы и изменчивы); 3) процесс взаимовлияния и взаимообогащения литератур, возникающий лишь при определённой ступени развития цивилизации (взгляд, близкий Гёте). Существует также интерпретация понятия «мировая литература» как общности национально-типических проявлений различных литератур мира, вне зависимости от влияния и культурных обменов, что наиболее близко современному пониманию термина. В частности, именно так построена академическая «История всемирной литературы» (8 т., 1983—89): литературный процесс рассмотрен в его синхронической и диахронической целостности (все регионы и все эпохи), выявлены общие закономерности развития литератур различных народов и регионов. В 1919 г. А. М. Горький в проекте издания «Библиотеки всемирной литературы» писал, что «всемирной, единой литературы нет, потому что нет ещё языка, единого для всех», но что литературное творчество всех писателей «насыщено единством общечеловеческих чувств, мыслей, идей… единством надежд на возможность лучших форм бытия». С этим тезисом согласуется направленность исследований отечественных филологов, работавших над проблемой мировой литературы (Н. П. Верховской, В. М. Жирмунский, М. П. Алексеев, Г. М. Фридлендер, Н. И. Конрад, С. В. Тураев и др.). К сожалению, и в начале 21 в. в теоретическом и практическом осмыслении мировой литературы пока ещё доминирует европоцентризм, литературы стран Азии и Востока, Африки и Латинской Америки изучены недостаточно, а интегрированы в историю мировой литературы неполно. Формирование литературного языка, «единого для всех», о котором как об условии существования всемирной литературы говорил Горький, представляется едва ли столь необходимым. Но создание более полной, объективной, поистине универсальной картины мирового литературного процесса остаётся в начале 3-го тысячелетия актуальным как никогда.